В первом батальоне нашего полка был знаменитый связист. Фамилии его я уже не помню, звали Лешкой. Маленький, худенький, с тоненькой детскойшейкой, вылезающей из непомерно широкого воротника шинели, он казался совсемребенком, хотя ему было не меньше семнадцати-девятнадцати лет. Особую детскость ему придавали нежно-розовый цвет лица, совершенно непонятно как сохранившийся после многонедельного сидения под землей, и глаза, как огоньки-живые, выразительные, совсем не взрослые глаза. Знаменит же он был тем, что много читал. У него была своя библиотека, в прошлом, очевидно, клубная, а сейчас никому не нужная, разбомбленная, заваленная кирпичем. Когда бы вы ни пришли на Командный Пункт батальона, всегда могли застать его в своем углу, у аппарата, с трубкой и с глазами, устремленными в книжку. Наверху гудело, стреляло, рвалось, а он сидел себе, поджав ногу, и читал. Где-нибудь в сети обнаружится прорыв-загнет страницу, побежит, починит, вернется и опять глаза в книгу. Лешка читал все, что попадалось под руку. И все прочитанное вызывало у него массу различных мыслей, рассуждений, вопросов. И в то же время он по-детски эмоционально переживал все приподносимое ему книгами. Когда он прочита «Попрыгунью» Чехова, он долго не мог прийти в себя. По-моему, он даже всплакнул немного. И все это происходил в каком-нибудь полукилометре от немцев, в подвале, всегда набитом людьми, усталыми, невыспавшимися, где лежали и стонали раненые, где умирали. В декабрьскую ночь нас передвинули на северо-западные скаты Мамаева кургана. Лешке пришлось расстаться со своей библиотекой. Вот тут-то Лешка и затосковал. У меня был томик Хеменгуэя в темно-красной обложке. Эту книгу я украл у одного длинноносого майора с гладко выбритым лицом и серебряными волосами ежиком. Когда я нес Лешке книгу, я невольно спрашивал себя, поймет ли он этого отнюдь не легкого писателя. А наутро я узнал, что Лешка ранен. Он лежал на плящ-палатке, очень бледный, потерявший свой девичий румянец. И больше я Лешку не видел. Хочется верить, что он жив и по-прежднему много читает. И тот томик прочел. Не думаю что Хемингуэй стал его любимым писателем, слишком у него много недоговоренного, а Лешка любил ясность. Но в этих двух столь несхожих людях-прославленном писателе и мальчишке, родившемся под Саратовом и окончившим только шесть классов, мне видится что-то общее. (По В. Некрасову.) Какая проблема текста? И литературные примеры… .
